1) Имя и фамилия персонажа:
Арманд Луи-Франсуа Рене де Шарден. Орлесианское происхождение, помимо ряда сомнительных плюсов, весьма часто хранит весьма габаритный ящик Пандоры... В данном случае — с лютой, бешеной мешаниной средних имен. Неудивительно, что их носитель, мягко говоря, далеко не в восторге от подобного именования: сам он из всех имен предпочитает разве что первое. А часто и вовсе настаивает на том, чтобы к нему обращались исключительно по фамилии, унаследованной от отца. Особенно товарищи — которых, кстати, не так уже и много. Не возражает, впрочем, если к нему обращаются просто «сэр». Или «мой господин».
Обстоятельства профессиональной деятельности порой более, чем настойчиво намекают на необходимость называться чужими именами... Но это уже совсем другая история.
Статус: специальный агент Гильдии клириков.

2) Раса:
Ревенант.

3) Пол:
Мужской. Натурал.

4) Клан:
Потенциально — Венганза, по матери (Катерине Девон). Теоретически. На деле же наш герой, мягко говоря, не горит желанием приносить свои интересы в жертву непонятной кучке титулованных и зажравшихся кровопийц, в обществе которых он, несмотря на все эдикты и постановления, будет — в лучшем случае! — очередным мальчиком на побегушках на птичьих правах, лишенный даже призрачного шанса в ближайшие семьсот лет прорваться сквозь мутную бездну феодально-генеалогического уклада к вершине пирамиды власти. Как следствие — отсутствие большинства контактов с кланом и «родней». К тому же, далеко не факт, что «родне» есть какое-то особенное дело до очередного бастарда — так что чувства, похоже, взаимны.

5) Дата рождения, возраст:
17 октября 1610

6) Внешность:
«Во всем мире нет существа более красивого и идеального, чем вампир.
Во все том же мире трудно представить место, более удивительное и прекрасное, чем Орлей.
Есть ли на свете слова, способные отразить всю глубину красоты вампира-орлесианца?»

...Отрывок из пропитанного слащавым пафосом рекламного плаката по одному Морготу ведомой причине накрепко засел в глубине памяти орлесианца, порой вызывая саркастическую ухмылку при взгляде в зеркало. Вампир — точнее, ревенант, что по сути одно и то же. Орлесианец — не суть, что эмигрант, бывших орлесианцев не бывает. Идеал красоты, как же-как же. Ложь, красная пропаганда да извечно завышенное чувство собственной важности кровососущей братии — вот что на самом деле кроется за подобными пафосными изречениями.
О нет, из зеркала — еще один плюс судьбы ревенанта — на де Шардена смотрела отнюдь не уродливая химера. Гены матери-вампирши взяли свое, даже смешавшись с кровью отца-дампира, а орлесианский фанатизм по отношению к гигиене, моде и вообще собственной внешности только усилил впечатление.
Не атлетическая, но достаточно гармонично сложенная фигура, не несущая ни грамма лишнего жира — как, впрочем, и «чрезмерной» мышечной массы. Практически идеальный рост, составляющий шесть футов и два дюйма — или, по дракенфуртской системе, почти 188 сантиметров.
Твердая походка и надменная осанка, мягко намекающие на глубокую уверенность во всех без исключения собственных действиях и мыслях. Тонкие, ухоженные кисти рук, явно предпочитающие перо и скальпель — кирке и лопате, а револьвер — тяжелому древку алебарды. Правильные черты лица, слишком часто несущие неуловимую печать глубинного презрения и самоуверенности, перевитых с ядовитой иронией и недоверием. Волны обсидианово-черных волос выгодно оттеняют несколько бледную кожу, а пронзительный, обманчиво-доброжелательный взгляд серебристо-серых глаз, кажется, способен проникать в глубину тщательно спрятанных тайников сознания.

В одежде предпочтения отдаются, как правило, едва заметной эклектике классического стиля с долей претенциозного орлесианского безумия. Именно так, с долей — неуловимой в отдельности, но придающей образу что-то отличительное, порой — отчужденное. Черные, темно-алые, бордовые тона, ослепительная белизна, таинственное серебро и тягучее золото... Бессмысленно перечислять все варианты — учитывая, сколько костюмов присутствует в гардеробе каждой уважающей себя личности. Из аксессуаров — носит серебряную печатку с обсидианом на мизинце левой руки.
Стоит отметить, однако, что ни один из них не является кричащим или чрезмерно привлекающим внимание: скорее уж подчеркивает гармоничное вхождение в общество на правах его среднестатистического члена. Неважно, соответствует ли эта среднестатистичность действительности.

С оружием знаком, однако применять его без особой необходимости крайне не любит. По необходимости — тоже: если дело дошло до вооруженного противостояния — значит, план точно улетел в трубу. Весьма неплохо стреляет; с фехтованием и вообще владением холодным оружием дело обстоит куда печальнее — однако до сих пор подобные навыки не слишком требовались.

По долгу службы при себе имеет:

— Значок и удостоверение клирика.
— Шестизарядный револьвер и патроны к нему.
— Остро заточенный складной нож, длиной клинка в 100 мм.
— Стальные наручники и, внезапно, ключ от них.
— Записную книжку и карандаш.
— Деньги — когда они есть. (сейчас их нет, кто бы мог подумать)

7) Характер:
Противоречивый и неустойчивый.
...Как и у любого живого и разумного существа, за исключением созданных алхимически химер и гомункулов. Ведь что, если не противоречивость и хаос, есть характеристика и основа самой жизни?
Впрочем, хаотичным характер Арманда назвать можно с огромным трудом. Он — скорее система управляемого хаоса, биологическая модель, составленная из пребывающих в постоянном разнонаправленном движении элементов, равнодействующая чьей совокупности, тем не менее, движется к назначенной цели. Часто руководствуясь внезапными порывами, ему, тем не менее, каким-то образом удается выжимать из этих импульсов любую выгоду, способную в дальнейшем обеспечить... что-нибудь, но обеспечить. Построение долгосрочных планов и скрупулезное следование им по пунктам — явно не самая сильная его черта, несмотря на немалую долю аналитического склада ума. Волна неуловимого предчувствия, порожденная в глубинах «Багровой реки», часто сметает слишком много протокольных барьеров и якорей здравого смысла, на которых держится в том числе ограниченность — и доверие.
Доверие... Трудно верить кому-либо, кроме себя и своих самых-самых близких, особенно если живешь хотя бы полторы сотни лет. Долгая жизнь — прекрасное лекарство от иллюзии благополучия и уверенности в том, что сегодня стоящий у твоего плеча не решит завтра вонзить клыки в твою же шею. Дрейфуя по течению реки времени, постепенно начинаешь понимать это, как азбучную истину. Но не дай Моргот попытаться ускорить свое свободное падение, ибо во многом знании — много печали.
Именно это правило Арманду пришлось ощутить на собственной шкуре. Жизнь ревенанта-бастарда, пусть и не «безродного», не лишенного полностью родительской поддержки и состояния, достаточно сильно отличается от жизни простого аристократичного раздолбая, а ряд крайне неприятных жизненных событий только усиливает краски на этом отпечатке судьбы. А на выходе — полное, органическое отсутствие способности доверять кому-либо, кроме себя. Он не был неисправимым лжецом или подлецом, не держащим свое слово и предающим при первой же возможности; чаще всего он был относительно честен и даже благороден. До тех пор, пока эти поступки соответствовали его интересам.
«Все лгут, у всех — свои интересы, даже если они почти искренне помогают мне. Не верить никому. Никому. Никогда.» — последняя строка одного из бесчисленных внутренних монологов однажды незаметно и неотвратимо превратилась в его жизненное кредо.
Доверие — слабость. Слабость, ведущая в бездну. Ни дружбы, ни любви. В конце концов, не называть же друзьями — коллег, шапочных знакомых, собутыльников и прочих случайных товарищей по несчастью, а любимыми — всех тех, кто грел постель в невыносимо жаркие дни на дороге в бездну имманентного одиночества?

О нет, он не был бесконечно чужд обществу людей и вампиров: просто они не были способны пробиться сквозь непроницаемую завесу, защищающую внутренний мир от потенциальных предателей. В конце концов, к подобным выводам приходят едва ли не все из долгоживущих — правда, далеко не все так быстро, не по годам стареют. А может быть, виной всему внутренняя бескомпромиссность и прямолинейность Венганзы, проступающие даже сквозь искусно подобранные маски. А может быть... неважно. Кого интересуют причины?
Так или иначе, в обществе наш герой производил впечатление достаточно необычное. Разумеется, если такое слово вообще характерно для расы господ. Большую часть времени погруженный в экзистенциальные размышления, не признающий авторитетов, холодный и надменный, не предлагающий и не принимающий помощи, не прилагающий слишком много усилий для того, чтобы создать о себе наилучшее впечатление и понравиться кому-то, с немалым издевательским сарказмом относящийся к подобным потугам других, он каким-то неуловимым образом все-таки привлекал внимание. Что, впрочем, так же редко завершалось чем-то особенным. К жажде некоторых молодых людей и вампиров бегать за каждой юбкой и покрывать все, что движется, ревенант относился так же критически-издевательски, как и к прочему фанатизму: зачем тратить неимоверную гору усилий, и еще больше флоренов, и уж совсем неисчислимое количество времени, когда можно просто воспользоваться услугами женщин всем известной профессии? А уж строить какие-то отношения, тем самым открывая свою шею для чьих-то острых клыков — и вовсе глупость, что прощается лишь страдающим от избытка гормонов человеческим подросткам.

Кровь, «Багровая река», мутное забытье в альбуминовой эмульсии, случайные связи, бесконечные экзистенциальные размышления, изорванные в клочья листы бумаги, что хранят остатки мыслей коллапсирующего сознания, стройные ряды пустых бутылок и рассыпанные колоды для покера, ряды книг направленности более, чем эзотерической, и даже бережно хранимые вырезки из старых газетных хроник, что на протяжении вот уже полутора сотен лет фиксировали все случаи и доказательства чего-то сверхъестественно-невозможного — именно это мог бы увидеть случайный прохожий, загляни он в дом к нашему герою. В дом, а скорее — в душу...
Если у потомков вампиров вообще есть душа.

8) Псионические способности:
• Эмпатия, причем выражена она на достаточно высоком уровне. Частично контролируется в определенных рамках.
— Спонтанно воспринимаются особо яркие эмоциональные всплески в окружении большого количества народа, при этом воспринимается лишь сам факт сильного и резкого изменения эмоционального фона, без учета характера изменения и точной локализации; воспринимаются выраженные негативные эмоциональные сдвиги (такие, как страх, раздражение, ненависть, сомнение и т.п.) при приватном общении с одним или несколькими людьми в спокойной обстановке.
— После приложения усилий для сосредоточения может восприниматься общая эмоциональная картина окружающей среды, точнее — следы сильных чувств и потрясений всех, кто пребывал в радиусе десяти футов от эмпата в течении прошедшего часа. Ощущается только общий фон и его колебания, так что отличить, произошло на этом месте убийство человека или здесь зарезали нескольких свиней, будет достаточно сложно. Становится возможным более точное восприятие эмоционального состояния собеседника при приватной беседе в спокойной обстановке.
— При вхождении в состояние, подобное медитативному трансу, становится возможным более-менее детально анализировать эмоциональный фон окружения, восстанавливать последовательность происходящего, а также сопоставлять отдельные элементы спектра эмоций и тем самым приблизительно устанавливать их носителя. Детальный анализ эмоционального спектра собеседника в спокойной обстановке.

Целенаправленная проекция эмоций слаба: фактически де Шарден способен вызвать в душе собеседника лишь смесь неясного сомнения, разочарования и иррациональной апатии, а также «разбудить» уже существующие в подсознании жертвы страхи и опасения. Для этого необходим прямой визуальный контакт и как можно меньшее число внешних раздражителей. Чем слабее воля жертвы, тем слабее она сопротивляется. Степень выраженности зависит от множества внешних условий, равно как и длительность действия эффекта: жертва может, трясясь от страха, выполнять все требования, пока ее «мучитель» находится рядом (а лучше — смотрит ей в глаза) — а может и освободиться от влияния за несколько мгновений, если за окном внезапно выстрелят из главного калибра эскадренного броненосца или на плечи жертве так же внезапно прыгнет кот. Короче говоря, надеяться на подобное внушение не стоит, практической пользы — чуть менее, чем нисколько. Использовать эмпатию для того, чтобы ободрить и принести свет и радость, Арманд и вовсе не способен.
Как компенсация и следствие скрытной и холодной натуры — его собственные эмоции и мысли «фонят» достаточно слабо, так что «читать» их, а уж тем более — управлять ими, среднестатистическому не очень сильному эмпату будет очень трудно. Повышена сопротивляемость к эмпатии и ментализу.

• Предвидение — рудиментарно. Проявляется в виде неясных, расплывчатых, иносказательных образов и видений, как правило — во время сна. Необходима полная концентрация на том, что хочется увидеть, желательно отсутствие мыслей о чем-то другом — тогда вероятность появления пророческого видения немного повышается. Прием галлюциногенных препаратов и составов еще сильнее размывает образы, но все же дает шанс, что на пике трипа будет не только фрактальный бред и изломанное пространство. Даже при всех условиях проявляется крайне спонтанно, рассчитывать на реальную эффективность и планировать пользу явно не стоит.

9) Биография:
Трудно сказать, где и при каких обстоятельствах родился человек — или не человек — если тот совершенно не помнит своего детства. Не помнит... или не хочет вспоминать. А может быть — просто не может. Неважно. Важно, что детство — пройденный этап; прошлое, ставшее не якорем, подобным камню на шее, но трамплином, что помог, отбросив лишний груз, устремиться туда, куда стремится каждый. Наверх.

В тот хмурый осенний вечер шел дождь. Тяжелые свинцовые струи, надоедливо стучащие по залитой сумраком мостовой, мертвенно-серое, словно медленно задохнувшееся в парах ртути небо, да густая дымка, медленно стелющаяся под окнами альбигойских домов — смутные образы маминых рассказов, по каплям растворенные в самых дальних и пыльных уголках памяти. Слишком давно, слишком мало...
Две сотни лет стерли большинство воспоминаний — хотя, казалось бы, для потомка вампиров этот срок не столь уж долог. Отца ревенант не знал. Мать говорила, что тот погиб вскоре после его рождения. Погиб — и все. Никаких подробностей, никаких ответов на не раз задаваемые вопросы. Уже потом, спустя много десятков лет, он узнал эти подробности — точнее, то, что о них известно. Таинственное исчезновение достаточно известного в узких кругах дампира Рене Луи де Шардена, владельца сети алхимических агентств, затем, спустя несколько месяцев, обнаружение жутко изуродованных фрагментов, весьма условное опознание, недолгое расследование и столь же быстрое закрытие дела. Кто знает — не этот ли заговор молчания оказался последней соломинкой, что сломала хребет верблюду, толкнув молодого ревенанта на скользкий путь в бездну? Но это — дела дней куда более близких; а пока — достаточно беззаботное детство, столь привычное любому ребенку. Даже бастарду Венганзы, получившему весьма немалое наследство. Подробностей Арманд не помнил — или не хотел вспоминать. Слишком тяжел был груз этих воспоминаний, навалившийся еще одной потерей, случившейся, когда маленькому ревенанту было около восьми лет. Но порой, даже спустя два века, в минуты темного предчувствия, образ потери выныривает из гемоглобиновых кошмаров и, скалясь острыми зубами дикого — дикого ли? — гуля, вновь возрождает тот памятный день. День, когда пропала его сестра, а сам он, как порой казалось Арманду, спасся лишь чудом.
Да, у него была сестра. Близнец. В далекое, по-настоящему, по-человечески далекое время — хотя две сотни лет должны казаться неуловимым мгновением. Он уже не помнил точно, как ее звали, кажется — Саманта. А может — Кэтрин. А может — Богиня знает как еще. Давно, слишком давно... Но даже время не способно стереть из памяти бескрайнее море света, зародившегося в самой зрительной коре; тихое, безмолвное бессилие — и оскаленную морду гуля, в залитых кровью глазах которого читалось злорадство и биение неестественного, безгранично чуждого, но от того не менее жестокого и сильного разума.

...Летели годы и десятилетия, чахлые ручейки времени сливались в могучий поток, унося с собой жизни, события — и память. Молодой ревенант так и не нашел ни настоящих друзей, ни искренней любви, ни тех, кому мог бы доверять и о ком мог бы заботиться; у него никогда не было даже собаки. Так никогда и не известный покойный отец оставил сыну неплохое состояние, память о себе — и фамилию, менять которую наш герой не стал бы ни за какие деньги. Клан матери остался в стороне, как и она сама: быстрое взросление принесло за собой не только жажду знаний, но и ядовитое семя тотального недоверия, конфликтности и органической неспособности кому-то подчиняться без особых перспектив. Именно это в конечном счете заставило Арманда де Шардена покинуть родной Орлей. Слишком тяжелы воспоминания, несмотря на прошедшие две сотни лет, и слишком много значит то, чему следовать себя заставить невозможно.
Впрочем, все меняется. Век, два века — кто знает что будет еще через сотню лет? Мир не стоит на месте, исследования не прекращаются — и, быть может, спустя несколько невесомых столетий крылья ностальгии принесут обратно, в родной Орлей. Когда-нибудь, но не сейчас.
«Гули. Дракенфурт нуждается в защите. А я — в очередном трамплине к небу.»

Из донесения директору Управления по борьбе с неорганизованной нечистью и отлову диких гулей, а также иных монструозных бестий по Дракенфурту.
Образование: двойное высшее, большинство от таком и мечтать не может. Бакалавр медицины и прикладной психологии. Первое получил в Гиллесбальде, Государственный гуманитарный университет, кафедра прикладной психологии. Закончил с отличием. Некоторое время сотрудничает с полицией Филтона, после чего уходит в отставку и поступает на кафедру медикусов Университета общих наук и прикладной алхимии. Завершает так же, как и в прошлый раз, с отличием. Нареканий не имел. Выпустил монографию по психологии и психогенетике гулификации. Лицензии на занятия алхимией и терапевтической деятельностью не имеет — похоже, теоретик.
Профессиональная деятельность: специальный агент Управления, 13-й отдел. Подчиняется непосредственно начальнику отдела. Звание — эквивалентно капитану. Специализация — дела, связанные с разными необъяснимыми происшествиями, нехарактерными для того, что творят обычные гули и прочие бестии. Маскировка преступлений за нападениями гулей — туда же. Работает в одиночку, за исключением необходимости силовых операций: не слишком любит марать руки. Отношение в Управлении двоякое — сотрудники ценят профессиональные качества, однако характер деятельности не вызывает у них доверия.
Социальные контакты: длительные связи не замечены. Живет один. Родственников и друзей, похоже, нет — или объект не поддерживает с ними контакт в течении достаточно длительного периода времени. Необходимость вычислять отсутствует.
Особые замечания: крайне неохотно говорит о собственных проблемах, отношениях и вообще обо всем, что для него важно. Особенно — о прошлом. Определенно чувствуется скрытое чувство вины за события, произошедшие в прошлом. Потенциально присутствует эмоциональная связь с потерей сестры, конфликтам в семье и гибелью напарника во время службы в филтонской полиции. Подробности неизвестны.
Испытывает сильную тягу к знаниям, касающимся необычных и необъяснимых случаев, а также — гулификации.
Периодически употребляет гемоглобиновые напитки и галлюциногенные составы. Медицинское обследование признаков предрасположенности к гулификации не выявило.
Следует соблюдать осторожность.

10) Откуда вы узнали об игре?
РПГ-топ.

11) Связь с вами:

12) Пробный пост:
Ночь. Мертвенный свет Луны унылыми бликами отражается от безмолвной водной глади.
Снег. Маленькие снежинки, провозвестники новой зимы, пусть еще не пришедшей в свои права, медленно опускаются с бездонного, закрашенного серыми облаками обсидианового неба — и умирают. Умирают в мучениях — если кристаллы воды вообще способны мучиться, заживо растворяясь в такой родной и такой далекой стихии, что жадно поглощает их, своих родных сестер, и знать не знает о том, что вскоре станет подобной им же.
Двое. Они стоят на скользкой набережной, поглощенные друг другом — как дети, не впервые узнавшие о том, как появились на свет. Мертвая Луна смотрит на них с укором и завистью — им все равно. Им все равно, что подумает огромный камень, летящий вокруг планеты в неизмеримой вышине — и так же все равно, что подумают другие. О да, другие не слишком благоволят таким союзам... но им все равно. Ведь именно они, эти другие, разлучили их столетия назад.

— Я знала, что ты меня найдешь... Даже... Даже тогда. Когда они... — ее голос дрожит. Химеры имманентного ужаса всегда возвращаются, даже будучи побежденными.
— Я знаю. Не нужно слов. Все позади. Они ответили. За все — он неотрывно смотрит в бездонное серебро ее глаз, всем существом вновь и вновь ощущая иномировую глубину ужаса и отчаяния, испытанную ей на протяжении всех этих десятков лет. Он готов умереть не одну сотню раз, чтобы только погасить это темное пламя — но все тщетно. Его дар похож на проклятье: он не может подарить ничего, кроме ужаса и боли.
Поздний осенний ветер треплет их угольно-черные волосы, бросает в похожие, как две капли воды лица редкие снежинки — им так же все равно. Они что-то говорят друг другу — но едва ли слова имеют какое-то значение.
Их губы соединяются, а тела неистово рвутся навстречу.. Мгновения. Лишь несколько неуловимых мгновений.

— Я люблю тебя... — если бы она знала, как редко он вкладывал в эти банальные слова столько искреннего смысла.
— Я... и я... люблю.- в ее голосе.. грусть? Но откуда — ведь все позади. Или не все?
Она шепчет ему что-то на ухо. «Прости»? Впрочем, это только так кажется. Тонкие губы касаются шеи — там, где под чуть бледной кожей тихо пульсирует жила. Он молчит, словно ожидает чего-то. Случайный прохожий мог бы заметить, как жадно искажаются тонкие губы, выпуская на волю длинные, в полтора дюйма, иглы клыков; как бледная кожа медленно становится и вовсе белее мела, а в дивных серебристо-серых глазах разгорается иномировое кровавое пламя.
Он все так же молча не двигается с места, обнимая свою родную убийцу — и лишь его губы тихо шепчут... «Прости»?
Острые клыки вонзаются в шею. Густая кровь медленно, совсем не так, как должна бы, вырывается на волю. Ее лицо искажается победной гримасой — чтобы тут же смениться удивлением, переходящим в отчаяние.

— ...et spiritus sancti lupus est, — его рука скользит к карману — и извлекает маленький стеклянный флакон. Пустой.
Любой охотник на нечисть узнал бы его с первого взгляда. Lupus. «Волк». Страшный яд для любого, кто выпьет крови принявшего снадобье.
Ее сердце бьется все медленней. Ей трудно дышать — она падает на колени, судорожно хватая ртом воздух. Бесполезно: что толку от кислорода, если нечем его переносить? Прекрасное лицо медленно принимает цианотично-бледный оттенок, лютая одышка терзает легкие — и лишь взгляд, горящий кровавым пламенем взгляд, лишенный капли разума, остервенело направлен в сторону убийцы. Она пытается прореветь «ненавижу», пытается встать и достать до его горла — все тщетно. Задыхающийся организм не способен даже двинуться с места.
— А ведь я верил. Прости...
Он бросает полный грусти и отчаяния взгляд на умирающую. На ту, кого искал всю жизнь. На ту, ради кого готов был умереть. На ту, кого только что убил. Он смотрит, не замечая струек собственной крови, на ее страдания, на то, как она медленно задыхается — и в последний миг перед смертью ему кажется, что в затухающем огне ее глаз он вновь видит осколки разума. А вместе с ними — немой укор... И благодарность.

«Не верь никому» — горько усмехнулся он про себя. — «Ну да. Все предадут. Как она. Такова жизнь.. Если это жизнь вообще.»
Он смотрит на небо. Мертвая Луна, кажется, вне себя от счастья. Еще бы. Лишенные счастья всегда рады, когда рушится счастье других. Черное небо продолжает исторгать мириады маленьких снежных самоубийц — словно ничего не случилось. И в этот миг он осознает, что ничего.. ничего действительно не произошло. И не произойдет. Ведь для того, чтобы что-то с кем-то случилось, нужно, чтобы этот кто-то жил. А жизнь ли это? Едва ли.

Рука касается холодной рукояти револьвера. Мы часто думаем, что в праве решать свою судьбу — но кто решит судьбу для самих нас? Барабан выскакивает в сторону — три патрона отправляются в недолгий полет. Водная гладь смыкается над ними в течении мгновений. Пятьдесят на пятьдесят — барабан крутится и с легким щелчком занимается место. Пусть все решает судьба.
Он закрывает глаза. Холодный ствол жестко касается виска — промахнуться невозможно.
«Судьба... Нет. Слишком много, слишком мало. Я знаю, время пришло.
Я иду к тебе, любимая.»
...

— Нееет! — тело с криком вскакивает с кровати, невидящими глазами глядя в пустоту. За окном день — как и положено. Он машинально касается шеи. Нет никаких ран.
— Nom de dieu de putain de bordel de merde.. — ревенант, ругаясь, бьет кулаком в стену — и вполне логично хватается за ушибленный кулак.
Кошмары. Сны. В последнее время они стали на удивление оформленными — и частыми. Не помогает ничто. Кроме крови. С молоком. И водкой. И плевать, что это — лишь сны, а вот кровь и алкоголь — прямой путь в гули. Что угодно — лишь бы не видеть эти сны.
Лишь бы не видеть ее — то, что из нее сделали.
Лишь бы не видеть..

13) Согласны ли с правилами ролевой?
А разве есть выбор, если мир спасет только красота и массовые расстрелы?

14) Локация, с которой вы начнете игру:
Публичный дом «Райское гнездышко».

Отредактировано Арманд де Шарден (01.05.2012 14:41)